Даниил Хармс - это целая вселенная, населённая людьми, которые зачастую не осознают, что само понятие «здравый смысл» изменяется с течением времени. Возможно, именно поэтому герои Хармса нередко суетливы и смешны. Они не способны увидеть и принять так называемую вечную повторяемость жизни и осознать закономерность этой повторяемости.

Что есть Хармс?

Хармс - неординарность и парадокс.

«Хармс не создаёт искусство, а сам есть искусство», - так утверждал его современник А.Введенский.

Он был настоящим чародеем и умел абсолютно всё: «...писал стихи, рассказы, пьесы, играл на фисгармонии и валторне, неплохо пел, великолепно танцевал чечётку, рисовал, показывал фокусы, прекрасно читал с эстрады свои и чужие стихи, искусно играл на бильярде, умел ходить по перилам балкона на последнем этаже Ленинградского Дома книги, любил изобретать игры, умел изобразить муху, в тот момент, когда та размышляет, куда бы ей полететь, умел писать заумные стихи, философские трактаты и комедийные репризы для цирка... Весёлый гейзер выдумок не иссякал», - пишет о Хармсе А. Александров.

Мир Даниила Хармса - это мир абсурда и гротеска. 
Мир, сочетающий в себе реальное и фантастическое, трагическое и комическое, красивое и безобразное. 
Вселенная Хармса - некий «оксюморон», где может произойти абсолютно всё.

«Я говорил себе, что я вижу мир. Но ведь мир был не доступен моему взгляду, и я видел только части мира. И всё, что я видел, я называл частями мира. И я наблюдал свойства этих частей, и, наблюдая свойства этих частей, я делал науку. Я понимал, что есть умные свойства частей и есть не умные свойства в тех же частях. Я делил их и давал им имена. И в зависимости от их свойств, части мира были умные и не умные. 
И были такие части мира, которые могли думать. И эти части смотрели на другие части и на меня. И все части были похожи друг на друга, и я был похож на них. И я говорил с этими частями мира»

«Слова «происшествие» и «случай» в произведениях Даниила Хармса, остающегося одной из самых ярких и сложных загадок русской литературы, встречаются почти так же часто, как у его любимого писателя Н.В.Гоголя. К героям Хармса как ни в чём не бывало «однажды» приходит нечто неожиданное подчас - не постижимое умом и меняющее их жизнь. Порой такое происшествие разворачивается, как в классической литературе, в протяжное повествование. Но часто в причудливом и новаторском мире Хармса весь сюжет сводится собственно к констатации случая», - пишет Виктор Шкловский.

«Так началось событие в соседней квартире. Алексеев съел кашу, а недоеденные остатки выбросил на общей кухне в помойное ведро»...
Действие начинается резко и сразу. Фактически без всяких «экспозиций»...

Также резко и сразу начался спектакль «ЛЮ БЕФ» - Театр Амазгаин им. Соса Саркисяна представил на Международном Фестивале «Театр. Территория единения» работу режиссёра Нарине Григорян.

Резко и сразу. Зритель внезапно и вдруг оказался в абсурдистской вселенной Хармса. Там, где актёры вступают во взаимодействие со зрителем ещё до начала спектакля. Где они благодарят фактически каждого, пришедшего на спектакль за сам факт присутствия. Где занавес ещё закрыт, а свет в зале ещё горит, но действие уже началось. Где строгий голос убедительно просит зрителей не отключать мобильные телефоны...
С самого начала зритель, подготовленный к встрече с актёрами театра Амазгаин и их работой «ЛЮ БЕФ» , потрудившийся познакомиться с Даниилом Хармсом и его произведениями заранее, понимает, что в течение спектакля в зале драматического театра будет происходить беспредел - в хорошем смысле этого слова. Ведь абсурдиста Хармса невозможно поставить как-то иначе. 
Ведь в каждом его произведении важен не сюжет, а некая энергия, которая там заключена. 
Некая животворящая сила. Сила, преобразующая этот мир. Сила, вызывающая улыбку и смех. И этой силы у актёров театра Амазгаин достаточно для того, чтобы показать вселенную Даниила Хармса с её причудливыми порядками и законами. 
Владимирский зритель, готовый к чинным и степенным постановкам, вдруг ощущает себя в цирке или в балагане, где все откровенно гримасничают, нарочито кривляются, смеются и подшучивают друг над другом, причём иногда довольно-таки фривольно и «на грани», но ведь в этом и заключается весь Хармс - автор, который сам решил воплотить собой искусство;автор, который решил, что он чудотворец; автор, которого нередко сравнивают с андерсовским мальчиком, не побоявшимся сказать: «А король-то ведь голый!». Не побоялись этого сделать и актёры театра Амазгаин. 
Хармс видел «ничтожность и пустоту механизированной жизни, окостеневшей в автоматизме мысли, чувства и повседневности», и пусть кто-то продолжает упрекать Хармса в том, что его рассказы и стихи бессмысленны и алогичны, люди, понимающие «чудотворца» осознают, что бессмысленна и алогична сама жизнь, та жизнь, которую Даниил Хармс воссоздаёт в своих стихах и рассказах. 
Донести до зрителя мысль об абсурдности человеческого бытия - вот непростая задача, которую взяли на себя гости из прекрасной и солнечной Армении и с которой, на мой взгляд, они великолепно справились. 
Это было профессионально и остроумно. Это было ярко, по-зарисовки дерзко, по-хулигански гротескно, сказочно абсурдно, невероятно энергично, весело и смешно!
Сам спектакль «ЛЮ БЕФ» лично мне напомнил о моей любимой детской игрушке -трубочке, у которой с одной стороны есть глазок, куда нужно смотреть, чтобы увидеть красоту и волшебство. Секрет этого волшебства довольно-таки прост: эта трубочка устроена таким образом, что на другой её стороне расположены цветные стекляшки, которые при движении складываются в причудливые узоры, преломляемые зеркалами и отражающиеся в них. 
«Магия», - думает ребёнок, глядя в эту волшебную трубочку, названную «калейдоскопом». 
«Обман», - цинично заявляет взрослый.
У каждого своя действительность, а точнее - её преломление. Ведь от того, что мы будем думать об этой игрушке, калейдоскоп не перестанет быть калейдоскопом...
От того, что мы будем думать или говорить о Хармсе и его наследии, Хармс не перестанет быть Хармсом...
Иногда я ловлю себя на мысли, что мне очень хочется вновь посмотреть в этот калейдоскоп, чтобы эта «игрушка» стояла на моём рабочем столе или на книжной полке. Возможно даже рядом с книгами Даниила Хармса в мягких, но удивительно ярких и живописных обложках. И возможно, если бы калейдоскоп у меня действительно был, я бы смотрел в него гораздо чаще, чем мне сейчас кажется...
Я не буду лукавить - это не в моих правилах! - Хармс не мой писатель. Но вчера после спектакля «ЛЮ БЕФ» я пришёл домой, взял в руки его книги и начал перечитывать! 
И не случайно вспомнился мне тот калейдоскоп из детства, причудливо меняющий нашу серую реальность и создающий иллюзию яркости и сказочности жизни, иллюзию её фантасмагоричности. Именно эти же ощущения возникли у меня во время спектакля. Именно эти же ощущения оставались во мне, когда я перечитывал рассказы и стихи Хармса - смотрел в своеобразный калейдоскоп его произведений..
«ЛЮ БЕФ»... Что слышите вы в звучании этого непонятного выражения? Лично я слышу в нём ясное и абсолютно известное слово. Слово «ЛЮБОВЬ». Слово, которое сегодня абсолютно «затаскано, залапано, извращено». Но Слово, которое обозначает то, без чего любая человеческая жизнь становится абсурдной, впрочем, как и жизнь всего человечества...
ЛЮБОВЬ... 
Именно она и является настоящим чудом, преобразующим жизнь. Именно она, подобно художнику, наносит на серый холст повседневности яркие и уверенные мазки. 
Именно она пишет насыщенную по колористика и причудливую по форме и образам абсурдную картину мира. 
ЛЮБОВЬ...
Именно она создаёт удивительный по форме и сценическому языку спектакль. 
Это любовь к самому Хармсу и его наследию. 
Любовь режиссёра и актёров. 
Она очевидна. 
Она ощутима. 
Она понятна. 
Она осязаема.
Она заметна по тому, как трепетно их отношение к Хармсу. Как бережно относятся они к его произведениям. К его наследию. К его рассказам и стихотворениям.
Внимательный зритель становится свидетелем не только того, как оживают перед ними любимые образы Хармса, но и того, как из рассказов и стихотворений будет рождаться целая история, в которой есть свои законы и порядки - целый мир, целая вселенная.

ЛЮБОВЬ...
Именно её чувствует зритель, пришедший на спектакль и открывшийся всему происходящему. Тот, кто не пытался в течение полутора часов подвергнуть всё происходящее критическому анализу, а, отключив свой разум, был готов наслаждаться моментом. Быть «здесь» и «сейчас». Жить этим мгновением, совершенно забыв о времени , которого, к тому же, возможно, даже и не существует.

ЛЮБОВЬ...
Именно она заключалась в той энергии, которая исходила от актёров в течение всего спектакля.

ЛЮБОВЬ...
Это именно она в аплодисментах зрителей. Тех, кто досмотрел до конца. Тех, кто ощутил сопричастность всему происходящему. Тех, кто принял и понял...

Сегодня с утра я решил запечатлеть свои ощущения. Сохранить их в калейдоскопе моей памяти. И вот я вспоминаю вчерашний спектакль и ловлю себя на мысли, что на моём лице непроизвольно, сама собой, появляется улыбка. А значит, всё случилось. А значит, вселенная Хармса продолжает существовать и законы, изобретённые или придуманные им, действуют.
Границы между человеком и вещами весьма и весьма условны. И любая вещь вдруг ни с того ни с сего может обрести душу. Начать жить своей собственной жизнью. Мыслить и чувствовать. Говорить и действовать. Ощущать и создавать. 
Это и происходит во время спектакля с вешалкой в ресторане, на которой совсем рядом висят зеленое женское пальто с меховым воротничком и серый мужской плащ. В контексте происходящего на сцене эта вешалка внезапно и вдруг становится неким материальным воплощением такого абстрактного понятия, как судьба, навечно соединившая одинокого мужчину и не менее одинокую женщину, пришедших в этот ресторан, чтобы отведать изысканное блюдо со странным названием. Материальный и реальный образ вдруг превращается в абсурдном мире Хармса в настоящую аллегорию. 
Это происходит во время спектакля и с зеркалом, в которое долгое время и с определенной периодичностью смотрится герой. Зеркало устало отражать. Зеркало не сдержалось: «Когда я вижу человека, мне хочется ударить его по морде. Так приятно бить по морде человека!» - восклицает Зеркало! 
И это вам вовсе не Пушкин с его волшебным и сказочным Зеркалом.
Это Хармс! 
Хармс и его герои. Нелепые и растерянные. Одинокие и не знающие, как жить. Абсурдные в своей наивности и ждущие чуда, продолжая оставаться в бездействии и надеяться на «авось». Одинокие и не осознающие того, что есть нечто, объединяющее их всех.

Цирк. 
Буффонада. 
Кажущаяся простота и предельная открытость. 
Настоящая атмосфера босоногого и беззаботного детства.
Атмосфера наивной игры в жизнь, которая только на первый взгляд кажется простой и понятной...

 Игорь Сидоров